Желающих сейчас делать инвестпроекты почти нет — первый зампред Сбера Ведяхин в интервью Forbes
— В конце прошлого и начале этого года в банковском секторе много говорили о предстоящей «кредитной аскезе», в том числе в корпоративном кредитовании, в связи с высокими ставками и жестким регулированием. Что происходит с динамикой корпоративного кредитования у «Сбера» по итогам I квартала? Есть ли замедление в этом сегменте и если да — то насколько устойчив этот тренд?
— Мы действительно видим снижение темпов роста кредитного портфеля. Кредитный портфель «Сбера» снижался три месяца подряд — с декабря по февраль. Частично на это повлияло укрепление рубля, но в первую очередь падает спрос — от корпоративных клиентов, от малого бизнеса. В марте мы видим рост, который компенсировал падение первых двух месяцев этого года. Мы думаем, учитывая динамику первого квартала, что в этом году портфель будет расти на уровне 10%, притом что в 2024 году рост был 21%. Это во многом объясняется эффектом жесткой денежно-кредитной политики — компаний, которые желают сейчас делать инвестиционные проекты, почти нет.
— Замедление происходит фронтально, по всем отраслям?
— Компании ориентируются на маржу по EBITDA (доходы до процентов, амортизации и налогов. — Forbes). При такой высокой процентной ставке бизнесов, у которых есть маржа по EBITDA в районе 25-27%, чтобы перекрыть процентную ставку, практически нет. Это минимальное количество предприятий. Получается, что компании, понимая, что им нужно вытаскивать из бизнеса для обслуживания кредита не то что всю заработанную прибыль, а больше, чем заработанную прибыль, стараются минимизировать кредитование под такую ставку.
Таким образом, предприятие должно прожить период высокой ставки за счет собственных средств, за счет капиталов. Те, кто накопил капитал, этот период проходят. Те, у кого капитала мало, вынуждены обращаться в банк за реструктуризацией.
Параллельно предприятия перекладывают высокие процентные расходы на потребителя. Это доступно не для всех. Есть предприятия, которые могут это легко сделать (оптовая и розничная торговля), есть те, кому сложнее, например те, цены на товары и услуги которых регулируются. Появляется большое давление на капитал предприятий, и выживают те, кто может быстро перенести на конечного потребителя дополнительные процентные расходы, и у которых при этом есть капитал. Говорить о том, что вся экономика равномерно замедляется, нельзя — кто-то замедляется больше, кто-то меньше. Кто-то готов брать дополнительные кредиты, а кому-то нужна реструктуризация долга. И таких предприятий заметное количество, но это нормально и происходит всегда, когда рост ВВП снижается.
— Много говорилось о том, что устойчивость корпоративного кредитования к высокой ставке, которая долго сохранялась, объясняется большим объемом льготных и субсидируемых кредитов, на которые ставка не влияет. Насколько велика у «Сбера» в портфеле доля таких кредитов и делает ли она погоду?
— Таких кредитов у нас примерно 5-6% от общего портфеля, поэтому сложно назвать это основным драйвером. Говоря о продолжении роста кредитного портфеля при высокой процентной ставке, которое происходило в прошлом году, мы должны понимать, что экономика и финансы это не машина, где нажал на педаль тормоза — она остановилась, нажал на газ — поехала. Процессы работают с задержкой. Даже при высокой процентной ставке у бизнеса были невыбранные кредитные линии. Если клиентам нужно было завершить большой инвестиционный проект — они не могут остановиться, иначе тогда им придется списать все инвестиции. Экономика в части кредитования какое-то время — примерно три месяца — перенастраивалась. Сейчас я думаю, что она нашла плато.
Какое-то время мы будем видеть околонулевой рост кредитного портфеля, что значит замедление для экономики. В случае снижения ключевой ставки мы, конечно, увидим постепенный рост, но надо понимать, что моментально это не произойдет. Глядя на наш кредитный пайплайн, можно сделать вывод, что подавляющее большинство клиентов сейчас отказалось от инвестиционных кредитов, проектного финансирования. А значит, даже когда они пересмотрят свое решение, все равно пройдет шесть-девять месяцев. Поэтому даже после изменения ключевой ставки ждать, что резко начнется кредитование, не стоит.
— Более 60% корпоративного кредита «Сбера» — это кредиты по плавающим ставкам. Есть ли всплеск спроса со стороны бизнеса на реструктуризацию кредитов?
— Мы увидели увеличение спроса на реструктуризацию кредитов, и это совершенно нормально в этой фазе экономического цикла. Как обычно, кризис не прощает ошибок, показывает — если предприятие проводило очень агрессивную инвестиционную политику, либо есть проблемы с контрагентами, то, конечно, все это проявляется. Но нельзя сказать, что у нас вал реструктуризаций и мы делаем какие-то массовые послабления клиентам. Количество реструктуризаций выросло, но все находится под контролем. Однако если ставка останется такой же и не будет снижаться, то количество предприятий, у которых есть запас капитала, будет уменьшаться — потому что на такой ставке проедается собственный капитал предприятия. В такой ситуации количество бизнесов, которые будут просить о реструктуризации долга, будет увеличиваться. При этом длительное сохранение высокой ставки приводит к росту числа компаний, которые будут успевать переносить свои издержки на потребителя: это нормальное поведение любого эффективного экономического субъекта, но это будет увеличивать цены.
— По итогам 2024 года стоимость риска по корпоративным кредитам по банковскому сектору была на очень низком уровне 0,3%. В этом году ЦБ и эксперты ожидают ухудшения финансового положения заемщиков, в том числе заемщиков-компаний, и роста стоимости риска. Согласны ли с такой оценкой? Нет ли просрочек по крупным клиентам?
— Качество кредитного портфеля стабильное: доля обесцененных кредитов в корпоративном портфеле у нас сейчас составляет 3,2%. Что касается стоимости риска, то надо понимать, что это соотношение дополнительно созданных резервов к общему кредитному портфелю. При нулевом росте кредитного портфеля происходит вызревание текущего портфеля и стоимость риска будет расти, мы ожидаем ее постепенной нормализации в корпоративном сегменте от текущих околонулевых значений. По корпоративному портфелю мы прогнозируем стоимость риска в пределах 1%, в целом по банку — на уровне 1,5%. Считаем это нормальным для экономики, которая находится в этом цикле.
— Банк предлагает корпоративным заемщикам возможность захеджировать ставки, однако бизнес в России традиционно редко идет на то, чтобы потратиться на «страховку» от роста процентных расходов. Меняется ли ситуация?
— У нас постепенно увеличивается доля захеджированных кредитов. На начало 2024 года она была 13,5% (от корпоративного портфеля. — Forbes), сейчас — 17,5%. В сегменте крупного, среднего бизнеса динамика заметнее — с 28% в начале 2024 года до 37,6% сейчас. Однако общий уровень хеджирования остается недостаточным. Те предприятия, которые не смогли, а точнее, не захотели захеджировать процентную ставку, сейчас платят за это. Те, кто захеджировал, получают деньги и чувствуют себя комфортно. По сделкам хеджирования с начала цикла повышения ставок, то есть примерно с осени 2023 года, Сбербанк выплатил корпоративным клиентам почти 34 млрд рублей — очень приличные деньги, которые могли бы получить клиенты, которые сделали хедж в 2023-м — начале 2024 года.
«Рынок жилья по-прежнему недонасыщен»
— Власти указывали, что в текущей экономической ситуации в поддержке, в частности, нуждаются компании из сферы жилищного строительства, угольной отрасли. Какие отрасли вы бы выделили как наиболее уязвимые с точки зрения финансовой устойчивости?
— Здесь мы возвращаемся к тому, кто и сколько накопил денег в капитале для того, чтобы переждать цикл снижения экономической активности. По жилой недвижимости мы, с одной стороны, видим давление на этот сектор, с другой — понимаем, что те компании, которые рационально использовали хорошие годы, накопили запас капитала и не распыляли свой портфель, чувствуют себя лучше. Компании, которые сделали слишком агрессивные ставки на рынок и распределили свой капитал на будущие проекты, могут испытывать сложности сейчас. Но мы также исходим из того, что рынок жилья в России по-прежнему недонасыщен, особенно на первичном рынке, так что ожидаем в этом секторе цикл роста после снижения.
В угольном секторе более сложная ситуация — на компании негативно влияет общемировая конъюнктура рынка, сложность и дороговизна логистики. Поэтому у них сейчас отрицательная экономика, и это сильно давит на клиентов из угольной отрасли. Но думаем, что и этот цикл пройдет, и мы увидим улучшение и на стороне угольщиков. В предыдущие годы они успели заработать достаточно хорошую маржу, и эта маржа позволяет им сейчас держаться.
Другие направления бизнеса — там, где резко меняется цепочка поставок, связанные с импортом и экспортом, — испытывают те или иные сложности. Но, как показывает практика, большая часть клиентов находит свой новый баланс и выходит из сложных ситуаций с логистикой достаточно позитивно.
Под существенной нагрузкой находится и сектор коммерческой недвижимости. У нас гораздо меньше стало иностранных компаний, которые были активными потребителями офисов, особенно премиального класса, есть вопросы по экономике торговых центров, особенно тех, которые были ориентированы на иностранные люксовые бренды. Здесь, наверное, будут определенные изменения в части собственности. Пример, про который можно сказать, — бизнес-центр «Белая площадь», который выставлен на продажу. Мы надеемся, что появится новый эффективный собственник, который сможет его вывести на хороший оборот.
— В портфеле «Сбера» есть кредиты группе «Русагро». В связи с последними событиями вокруг компании нет ли рисков, связанных с обслуживанием кредита?
— На операционном уровне все стабильно, мы наблюдаем за тем, как развивается ситуация, и находимся в активном контакте с менеджментом. Проблем с платежной дисциплиной там нет.
Альтернатива кредитам
— И Минфин, и ЦБ не раз указывали бизнесу на способы привлечения капитала, альтернативные банковскому кредиту. На ваш взгляд, рабочие альтернативы в текущих условиях есть?
— Если в США объем банковского финансирования порядка 20-30%, в ЕС — 50-60%, то в России — более 70%, так сложился рынок. И найти финансирование на этом остатке рынка в 30% гораздо сложнее, чем у банков. В этом плане нам, конечно, нужно развивать финансовый рынок, максимально увеличивая возможности небанковского финансирования. Такая программа есть у Минфина, это поддерживает ЦБ.
Но в практической реализации это достаточно сложно, потому что основой для небанковского финансирования являются деньги пенсионных фондов, нераспределенная прибыль корпораций, средства частных инвесторов, всевозможные IPO и SPO. У нас в прошлом году было 11 IPO, несопоставимо меньше, чем на сходных по размеру зарубежных рынках. До 2022 года существенную долю на рынке занимали иностранцы, доступ этих денег сейчас практически прекращен. На высокой ключевой ставке все инвесторы, и частные, и институциональные, сравнивают доходность от инвестиций с доходностью по депозитам, и выбор очевидно не в пользу первой.
Поэтому пока стоит высокая ключевая ставка, больших инвестиций и развития этой части финансового рынка вряд ли стоит ожидать. Но как показывает зарубежная практика, когда ставка начинает снижаться, инвесторы ищут новые инструменты с более высокой доходностью и тогда приходят на финансовый рынок. Кроме того, если ситуация будет меняться, то на наш рынок вернутся иностранцы, что тоже позволит рынку развиваться.
«В перспективе мы будем доверять практически все AI»
— Уже в 2026-2027 году «Сбер» рассчитывает начать окупать инвестиции в генеративный искусственный интеллект. Каковы будут основные каналы монетизации?
— Искусственный интеллект у нас очень прибыльное направление — за прошлый год финансовый эффект от его внедрения в банке составил порядка 450 млрд рублей. В первую очередь, это кредитование, оценка кредитного риска и все что связано с клиентской работой. Теперь наступает эра генеративного искусственного интеллекта. До этого мы зарабатывали, как мы теперь понимаем, на «классическом» искусственном интеллекте. Теперь новые модели, наш GigaChat, у которого сейчас вышла вторая версия, позволяют делать бизнес совершенно по-другому. Мы видим, что длинная технологическая цепочка, которая раньше была в банке, может схлопываться внутри одной нейросети до пары «вопрос-ответ».
Возьмем самый простой пример — работу кол-центра. Поступает звонок, оператор поднимает трубку, слышит вопрос, заходит в базу знаний, берет оттуда ответ и дает ответ клиенту. В процессе, где работает генеративный искусственный интеллект, клиент звонит, трубку берет AI-агент кол-центра и разговаривает с ним без сложной цепочки обращения к базе знаний, все уже внутри нейросети. Технология позволяет существенно изменить процессы, которые идут в банке, дает существенную экономию, повышает клиентскую удовлетворенность. И это просто более аккуратное принятие решений, потому что банковский бизнес — это прежде всего работа с рисками. Мы видим, что генеративный AI работает по всем этим трем направлениям гораздо лучше и чем «классический» искусственный интеллект, и чем человек.
— А что искусственному интеллекту вы бы все-таки не доверили?
— Я думаю, что в перспективе мы будем доверять практически все AI. Пока что вопросы, связанные со стратегией, даются ему тяжело — AI плохо понимает, какие цели ставить, сложность вызывают те вопросы, где требуется целеполагание. Здесь нужен человеческий опыт, интуиция и моральные принципы.
— Новые продукты AI пока придумывать не может?
— Пока он скорее может предложить комбинацию из уже существующих. Но я думаю, здесь ключевое слово — пока, это вопрос наработки нейросети. В перспективе AI сможет генерировать достаточно интересные новые продукты и подходы. Сейчас мы видим эту технологию как хорошего помощника — в паре «человек — искусственный интеллект» работать гораздо более эффективно.
— Бывает ли, что при тестировании внедрения AI в тот или иной процесс результат от этого околонулевой или отрицательный?
— Конечно. Вывод — значит, сделали не тот процесс. Взяли старый процесс и в него вставили блоки искусственного интеллекта. Это как будто старый автомобиль попытались пересобрать за счет новых агрегатов. И едет это так же, как старый автомобиль, только ты потратил кучу денег. Конечно, все это нужно тогда выбросить и делать новый процесс заново. И, наверное, один из самых больших вызовов, с которым мы столкнулись при внедрении AI, в том, что бо́льшая часть процессов должна быть абсолютно end-to-end, автономной и сделанной искусственным интеллектом, то есть человек не должен касаться процесса. В идеале клиент на входе начинает общаться с искусственным интеллектом и, абсолютно удовлетворенный, завершает общение, получив то, что он хотел от «Сбера». Возвращаясь к примеру с кол-центром: можно поставить агента генеративного AI, который будет общаться с нашим оператором и давать ему лучшую выжимку из нашей базы знаний. Здесь добавленная стоимость AI резко ниже, чем когда мы полностью уходим от оператора и дообучаем агента способности общаться с клиентом напрямую.
— Как и вокруг любой новой технологии, вокруг AI много опасений и разговоров о рисках, которые он несет. На ваш взгляд, на какие риски, связанные с использованием искусственного интеллекта, действительно стоит обратить внимание?
— Есть специальная «Белая книга» («Белая книга этики искусственного интеллекта от Альянса в сфере ИИ». — Forbes), где мы описываем риски, которые присутствуют в искусственном интеллекте. Как и в любой технологии, эти риски, конечно, есть. Даже если электричеством пользоваться неправильно, можно получить удар током. С искусственным интеллектом почти то же самое. Сейчас мы вместе учим искусственный интеллект, ставим определенные ограничения, это нормально. Это всегда соревнование брони и снаряда. Естественно, всегда будут попытки взломать искусственный интеллект и спровоцировать его на те или иные действия. Отвечать за это должен тот, кто спровоцировал AI на такие действия.
— Сфера искусственного интеллекта пока не зарегулирована. Нуждается ли эта технология в регулировании в виде, например, специального закона?
— Регулировать нужно уже зрелую технологию. Когда электричество только появилось, его никто не регулировал. При этом сейчас убирать там регулирование было бы достаточно странно. Но если бы регулировать электричество начали, когда оно только рождалось в лабораториях или начало появляться в городах, скорее всего, развитие технологии прекратилось бы. Сейчас между странами идет глобальная гонка по AI. Мы видим пример Европы, где поставили всевозможные ограничения на данные, без которых искусственный интеллект не работает, на требования к самим системам AI. В итоге в Европе искусственный интеллект самый безопасный, но и самый отсталый, его развитие остановилось. В России саморегулирование AI, есть Альянс в сфере ИИ, и мы не видим необходимости жесткого регулирования этой отрасли, потому что опасаемся, что это приведет к оттоку талантов и торможению технологии.
— «Сбер» участвует в обсуждении контуров регулирования AI?
— Да, обсуждения проходят и на площадке Альянса ИИ, на уровне лидеров рынка. Мы в диалоге с ЦБ, у которого есть идеи, как делать это регулирование. В конце весенней сессии в Госдуме планируются слушания по искусственному интеллекту, где мы тоже примем участие. Работаем и с правительством, Минэком, Минцифры, администрацией президента. Количество вовлеченных уже очень большое.
— Риск того, что с регулированием этой технологии могут передавить, есть?
— Такой риск есть всегда, но у нас мудрые контрагенты, которые слышат наши аргументы и стараются найти правильный баланс. Регулирование должно появляться, но уже после того, как технология выросла, оно должно быть подпоркой, а не барьером. Только в этом случае Россия сможет занимать призовые места в глобальной гонке искусственного интеллекта.
www.forbes.ru/finansy/534312-pervyj-zampred-sbera-vedahin-zelausih-sejcas-delat-investproekty-pocti-net